– Я не понимаю… Она что, больна? Ей… причинили какой-то вред в приюте?
– О нет, физически она не пострадала! Но у нее шок и сильный стресс. Она уже достаточно взрослая, чтобы понять случившееся. Но оказалась еще слишком мала, чтобы пережить это. Отпустите меня, пожалуйста. Мне больно.
– Извините. Простите, ради бога. Я слишком взвинчен и не понимаю, что творю.
Он поспешно отпустил ее и почти нежно провел по плечу… Это простое движение вызвало такую бурю в ее теле, что Джессика испугалась. Она слегка попятилась и шепнула:
– Вы меня напугали. В какой-то момент я опасалась худшего… Ладно. Пойдемте. Вы увидите, какая она… красавица! А потом поговорим, ладно?
Арман нахмурился, а затем решительно кивнул.
– Ладно. Поговорим. Но только недолго. К утру мы должны собраться и ехать в аэропорт.
Джессика едва сдержала стон. И все же надежда еще была. Она постарается убедить Армана!
Слезы заблестели в изумрудных глазах, и Арман неожиданно привлек ее к себе. Джессика понимала, что надо бы отстраниться, но не могла. Слишком хорошо и спокойно она чувствовала себя в этих спокойных и сильных руках.
Ее обнимали мужчины, немногие, но обнимали. Только затем, чтобы поцеловать потом. А вот так, просто, заботливо и нежно, лаская и успокаивая, – никогда. Джессика устало прильнула к широкой груди и прикрыла глаза. Я всего на секундочку, вяло подумала она.
– Простите меня. Я совсем рассиропилась… даже рубашку вам слезами намочила.
– Высохнет.
– Обычно я вполне адекватная и здравомыслящая, но сейчас… когда речь идет об Элли…
– Почему?
Ну как это ему объяснить! Разве поймет он это своим рациональным умом?
– Не знаю, с чего начать. Это долгая история…
– О небо, только не сейчас. Хватит историй, пожалуйста! Где моя девочка?
Она обреченно махнула рукой.
– Там.
Джессика была уверена, что он решительно войдет в спальню, даже не взглянув на нее, но этого не произошло. Потомок норманнских баронов замер у двери. Его рука, протянутая к ручке, дрожала. По лицу пробежала судорога. Наконец Арман Рено набрался мужества и шагнул в темноту комнаты.
На негнущихся ногах Джессика Лидделл медленно последовала за ним и замерла на пороге, не в силах ни смотреть на открывшуюся картину, ни отвести от нее глаз.
Золотистые кудряшки Элисон разметались по подушке, один пухлый кулачок свесился вниз, другой, с оттопыренным большим, но очень маленьким пальчиком лежал на груди. Сейчас она особенно походила на маленького и смертельно уставшего ангела.
А перед кроватью застыл коленопреклоненный архангел, прекрасный и грозный, но такой беззащитный и счастливый сейчас. Арман Рено благоговейно поднес к губам краешек одеяла и прошептал:
– Маленькая принцесса… ангел мой любимый… какая же ты стала большая… ты настоящая красавица… золотая Элль, Элль Солнышко!
Он, не отрываясь, смотрел на спящую девочку, и Джессика в отчаянии понимала, что им движет только любовь, огромная и настоящая любовь, а это значит…
Это значит, что Джессика больше не нужна.
Странно, но сейчас ее занимали и другие мысли. Как он, должно быть, страдал. Сколько пережил за эти годы разлуки и неизвестности.
Она перевела взгляд на спящую Элисон. Странно, но она походила на дядю куда больше, чем на своего родного отца. Фрэнк был рыжеватым плотным блондином с добрым, но простоватым лицом, Моника, естественно, тоже была медно-рыжей. Однако маленькая Элисон унаследовала светлые золотистые локоны и черные глаза… именно от своего родного дяди! Как же они были сейчас похожи! Эти ресницы, этот решительный подбородок, этот тонкий, породистый нос…
Как она сможет жить без Элли? Как представить себе вечер без сказки на ночь, без доверчиво прижавшейся к твоему животу золотистой головки, без поцелуя на ночь в щечку, по сравнению с которой лепесток розы – наждачная бумага.
Да, Арман Рено любит свою племянницу. Это видно, это не подлежит сомнению.
И только тоненький, подлый голос внутри нее все сокрушался. Зачем он прилетел, этот барон-фанфарон? Зачем он был так настойчив и отыскал девочку, тем самым обрекая Джессику на одиночество… хуже, чем на одиночество!
Нет, он не может забрать Элли просто так. Она слишком мала и больна, для нее это будет страшным потрясением. Она боится чужих людей, она испугается большого замка (опять этот замок!), будет плакать, опять превратится в дикую затравленную зверушку, забьется в угол и перестанет кушать… Она никогда не заговорит!
Арман осторожно протянул палец, и малышка инстинктивно ухватилась за него во сне. Демон по имени Ревность впился в сердце Джессики. Раньше это неосознанное, сонное движение принадлежало только ей.
Она не выдержала и, размазывая слезы, торопливо вернулась в гостиную.
Всхлипы душили ее, и Джессика не расслышала, как вслед за ней спустился Арман. В его черных глазах тоже стояли слезы.
– Она так выросла… Она красавица… Господи, какое счастье!
Джессика молча кивнула и шмыгнула носом.
– Выпьете чего-нибудь?
– Виски. Спасибо…
Она молча налила янтарную жидкость в бокалы и, не глядя Арману в глаза, протянула ему один. Честно говоря, сейчас она одна могла бы осилить всю бутылку.
Когда она закурила, рука заметно дрожала, но и у Армана, протянувшего ей зажигалку, тоже. Это ее удивило.
Джессика медленно подняла глаза и… остолбенела.
На нее смотрел совершенно другой человек. Мягкая, нежная улыбка освещала его красивое, породистое лицо, черные глаза горели теплым светом, на высоких скулах играл легкий румянец. Любовь светилась в каждой черточке этого лица, невообразимо привлекательного и мужественного, и Джессика тонула в лучах этой любви.