Ведь Фрэнк, хоть и не жаловался, но наверняка переживал, что его семья не хочет признавать Монику. Или это Моника не захотела признавать его семью? Во всяком случае, Моника и Джессика страшно веселились, идиотки, над всеми этими феодальными заморочками…
И вот теперь этот фон-барон хочет силой увезти девочку в свой угрюмый замок, где по каменным галереям гуляют сквозняки, а постельное белье всегда сырое, где на обед подают жидкий луковый суп и дурацкие круассаны, где никто не пожалеет Элли и не ляжет с ней рядышком, когда она опять увидит во сне кошмар…
Образ несчастной сиротки Элли, рыдающей в серых каменных палатах посреди огромной промерзлой постели, вышел так убедительно, что Джессика начала тихонько всхлипывать, одновременно переполняясь жаждой мести жестокосердному барону. Видимо, именно ярость придала ей сил, и уже через каких-то десять минут Джессика Лидделл решительно отпирала трясущимися руками многочисленные замки на добротной дубовой двери.
Перед ней стояли шесть с лишним футов Абсолютного и Бесповоротного Идеала Всех Женщин. Серый с искрой костюм облегал широкие плечи, подчеркивал античный торс, оттенял огненные черные глаза и скромно намекал на годовой доход Идеала, который не шел ни в какое сравнение даже, пожалуй, с пожизненным доходом Джессики Лидделл.
Светлые волосы, загорелое лицо, классические черты, тонкий породистый нос – все выдавало в незваном госте потомка норманнских баронов, некогда захвативших Британию и прочно обосновавшихся на ее меловых утесах. Вероятно, именно так и выглядели крестоносцы. Да, и на Фрэнка, своего младшего брата, Идеал не был похож ВООБЩЕ ничем.
Общее лучезарное впечатление немного портил тот факт, что Идеал был здорово рассержен. Еще бы, Джессика добиралась до дверей добрую четверть часа.
Арман снял палец с кнопки звонка и ошеломленно уставился на представшее перед ним создание. Странно, он всегда полагал, что фраза «У нее безупречная фигура» является в некотором роде гиперболой или, по крайней мере, метафорой, однако в данный момент перед ним стояла обладательница несомненно безупречной фигуры. Правда, ее следовало бы подкормить и дать выспаться, потому что под глазами залегли синие тени, но зато очаровательную головку красавицы увенчивала копна медных, сверкающих, свитых в тугие кольца кудрей, рассыпанных по плечам в живописнейшем беспорядке. С идеального овального личика – слишком бледного, но очень красивого – на Армана смотрели два рассерженных глаза, чей цвет вызывал мысли о морских глубинах, об изумрудах и бериллах, о первой траве, о хризопразах, черных кошках и еще о тысяче вещей, которые не имели никакого отношения к цели приезда барона Рено в Соединенные Штаты Америки.
В этих невозможных глазах горела ярость, уж ее-то Арман узнал мгновенно. Безупречное создание выпрямилось, в результате чего белый халат соскользнул с чуть загорелого, восхитительно кремового плеча, грозя представить на суд невольного зрителя умопомрачительную грудь. Арман судорожно сглотнул. Еще немного – и он начнет думать стихами.
И вообще, носить такие халаты – безнравственно! Тонкий легкий шелк струился по фигурке незнакомки, облегал и приоткрывал, намекал и прямо демонстрировал, подчеркивал и оттенял, а в районе стройных ног и просто ничего не скрывал!
Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, не сразу понял, ЧТО происходит с его организмом, а когда понял – страшно удивился. И немного испугался. Раньше, по крайней мере, лет с восемнадцати уж точно, ему всегда удавалось контролировать свои инстинкты. Сегодня Тело вышло из-под контроля. Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, был крайне возбужден.
Растерянный, рассерженный, недоумевающий, обозленный Арман решил действовать наперекор всему, в том числе и собственному непокорному организму. В таких случаях нужна жесткость. И он произнес по-английски, твердо, насколько ему позволял кошачий французский акцент:
– Немедленно впустите меня. Мое имя Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено, и я настаиваю на том, что мне нужно войти!
– А я Мария Стюарт, очень приятно! Покажите документы!
Он сделал было шаг вперед, и эта дикая кошечка, нет, пожалуй, пантера, едва не зашипела на него. Во всяком случае, под коралловыми губками блеснули ослепительно белые зубки, напоминавшие, естественно, жемчужины. Осторожнее, Арман, лирика в твоем деле не поможет, а навредит!
Он презрительно усмехнулся и медленно засунул руку во внутренний карман пиджака. Водительские права он протянул пантере без единого звука.
На самом деле Арман все больше терялся. Никто, ни один человек в жизни не вел себя с ним таким образом. Сильные мужчины сникали и превращались в жалко лепечущих младенцев, когда на них падал повелительный взор огненных черных очей, а уж документы… Их с него не требовали даже в аэропортах.
Тем временем зеленоглазая ведьмачка внимательно и подозрительно изучала фотокарточку на правах. Несколько раз она бросала быстрый, но проницательный взор на оригинал, а в конце концов даже поковыряла фотографию ногтем (розовый миндаль с перламутровым отливом! все! ни слова о прекрасном!), желая удостовериться, что пластиковый слой не нарушен.
А потом она его удивила. На прелестном личике ясно выразились ужас, недоверие и еще что-то. Видимо, именно так смотрели предки Армана Жермена Мари дю Шателе, барона Рено на привидения, проплывающие под потолком Шато Руайя.
– Этого не может быть!
– Чего именно?
– Вы приехали! Вы не могли этого сделать!
Несмотря на явную абсурдность этого заявления, Арман едва не предложил девице потрогать его, к счастью, вовремя опомнившись. К чему могло привести ее прикосновение, страшно и подумать. В его-то состоянии!